Как из мальчика делают девочку

Вам на почту будет приходить уведомление о новых статьях этого автора.
В любой момент Вы можете отписаться от уведомлений, перейдя по специальной ссылке в тексте письма.

Каждая вторая девочка тринадцати лет говорит о себе в мужском роде. Что это? Мода, массовое безумие?

С чего все началось

Началось все очень смешно и глупо. Мне было 14, моя подруга сказала мне: «Аня, я хочу быть мальчиком». И я подумала: «А ведь правда, как классно было бы быть мальчиком».

Тогда я не представляла, почему мне вдруг такое пришло в голову. Сказано – сделано. Я начала говорить о себе в мужском роде, прятать волосы под шапкой, сутулиться, чтобы под мешковатыми рубашками не было видно грудь.

Сначала я как будто бы играла, ведь подумаешь – косишь под мальчика и косишь, ничего страшного. Нет, на самом деле страшного действительно ничего. Я перешла в новую школу, где новые подруги спокойно говорили обо мне в мужском роде, называли новым именем, с которым мне было более комфортно (я называла себя Адамом).

Я почувствовала себя собой, мне было так хорошо. А потом родители обратили на это внимание. Они испугались – еще бы, единственная дочь начала превращаться в пацана и говорить о себе в мужском роде.

Я с трудом уломала маму на стрижку унисекс с выбритыми висками и затылком, нашла эластичный бинт и перетянула грудь, откопала горы материала про трансгендеров и наконец поняла, кем я являюсь.

Меня стали звать «молодой человек», чему я была несказанно рада. Я почти стала тем, кем хотела – мальчиком.

Я – трансгендерный мальчик. Это было ясно. Я стала читать о том, как сменить пол, как сменить документы, какие гормоны и как нужно принимать.

Вспоминая это время, я думаю в первую очередь о том, сколько же самоненависти тогда во мне было. Я сама отрезала волосы «под мальчика» и стала еще сильнее на него походить. Меня стали звать «молодой человек», чему я была несказанно рада.

Я почти стала тем, кем хотела – мальчиком.

В чем кроется корень зла и почему это вообще зло

Как человек, прошедший через трансгендерность и изучивший эту тему, я могу обозначить риски: при полном переходе наносится непоправимый вред организму – шутка ли, искусственное введение гормонов! Я не говорю уже о хирургическом вмешательстве. Искусственно смоделированные половые органы никогда не смогут нормально функционировать, то есть сексуальная жизнь практически невозможна, а если возможна, то в сильно урезанном варианте. О рождении детей не может быть и речи.

К тому же гормоны сильно влияют на моральное состояние, а эти гормоны, кстати, придется принимать постоянно. Удаление груди – дорогостоящая операция, после которой об эстетике не приходится и мечтать. Неумелое принятие гормонов угрожает жизни и здоровью молодых людей, вдруг решивших, что они родились не в своем теле.

Нет, я против трансгендерности не потому, что «они больные, ненормально это, их надо лечить». Я даже не против. Но я хочу поставить под сомнение это явление.

Есть ли оно вообще?

Итак, что такое гендер? Это социальный конструкт, набор стереотипов. Мальчики сильные, смелые, шарят в математике и компьютерах, носят брюки, любят синий и черный. Девочки нежные, слабые, милые, носят розовые платья, любят все блестящее и кружавчики, читают сопливые романы, и их предназначение – делать макияж и, так сказать, «варить детей, рожать борщи».

Как только ребенок, воспитанный в обществе, где эти конструкты процветают, понимает, что выбивается из этих жестких рамок, он начинает думать: «А может, я на самом деле другого пола?». Пока общество не понимает, что мальчик может находить в макияже самовыражение, а девочка может быть программисткой и любить смотреть футбол, эти конструкты будут процветать.

В сегодняшнем ультрапрогрессивном мире легче сказать: «Я – трансгендер! Не ущемляйте меня!», чем вырваться из плена собственных глупых стереотипных убеждений.

Не последнюю роль играет такая штука, как мизогиния, то есть мнение о том, что мужчины лучше женщин. Может казаться, что этого явления не существует, мол, не в мусульманских странах живем, какой нам тут еще феминизм нужен. Мизогиния процветает в современном обществе.

Например, я хотела сменить пол, потому что думала, что быть женщиной стыдно. Все эти «слабый пол», «женская логика» и тому подобное – это проявление мизогинии. Внутренняя мизогиния – то, что сидит в девочках, которые считают, что мужчины лучше женщин.

И именно внутренняя мизогиния говорит: «Смени пол – будешь счастливее, потому что мальчиком быть лучше». Да-да, это стандартная формулировка.

А что тогда с мальчиками, которые решают, что они девочки? Да все просто. Они не соответствуют стереотипам о мальчиках и решают, что классно бы побыть слабой, глуповатой девушкой с тонной косметики и «не хочу ничего решать, хочу платье». Они видят девушек такими и, находя в себе черты, сколько-нибудь похожие на черты стереотипной девочки, думают, что пора бы менять пол, ведь так удобно быть девочкой.

В сегодняшнем ультрапрогрессивном мире легче сказать: «Я – трансгендер! Не ущемляйте меня!», чем вырваться из плена собственных глупых стереотипных убеждений. Вроде и прогресс, а вроде и все остается, как раньше: сильные мальчики – на машине, слабые девочки – в розовом. Тот же консерватизм, только под маской прогресса.

Защитная реакция, попытка быть собой, но при этом быть принятым в обществе. Я не против трансгендерности. Я считаю, что ее нет.

Почему я больше не «мальчик»

В самый пик моей «мальчиковости» я встретила правильных людей, которые смогли поддержать, но при этом сказать, что «мужчина» и «женщина» – это просто пол. Просто набор хромосом, который никак меня не ограничивает. Что я могу носить стрижку «ежик», одеваться в рубашки и брюки, заниматься программированием и математикой, неплохо драться и совсем не готовить, будучи девочкой.

Чем я, собственно, и занимаюсь. Сейчас сама мысль о смене пола мне кажется такой глупостью, хотя я понимаю, что каждому ребенку, который думает об этом, очень и очень сложно.

Прощай, оружие! Или как из мальчиков делают девочек

Традиционно считается, что мужчины более агрессивны, чем женщины. На эту тему проводилась масса исследований, результаты были не всегда похожи, но все же большинство специалистов склонны согласиться с этим утверждением. Речь идет о прямой физической и вербальной агрессии. То есть о драках и ругательствах.

Высокий уровень агрессивности был необходим самцам древней обезьяны, поскольку им приходилось конкурировать между собой за обладание ценным ресурсом — самкой. Самцы, которые были недостаточно агрессивны, имели куда меньше шансов завоевать право на копуляцию и передать свои пацифистские гены потомки. Так в генофонде у самцов закрепился соответствующий признак.

Если посмотреть в окно, то можно увидеть, что сейчас времена несколько изменились. Я имею в виду современное западное общество. Физическая агрессия, мягко говоря, не в почете.

Нужно уметь договариваться, нужно решать конфликты мирным путем, нужно садиться за стол переговоров, нужно проявлять терпимость к чужому мнению и т.п. Вот нормы, по которым пытается жить нынешнее общество. И больше всего стараются следовать этим правилам — женщины.

Это естественно. Женщины больше ориентированы на сотрудничество, больше склонны к эмпатии, лучше владеют речью, более конформны. Они стараются избегать прямого противостояния, физической агрессии, не совсем внятно представляют себе, что такое конкуренция в мужском мире.

Соответственно, и мальчиков они пытаются воспитывать исходя из своих представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Любое проявление агрессивности у ребенка женщина обычно старается тем или иным способом пресечь. Неважно, мальчик ведет себя агрессивно или девочка.

Пресекается такое поведение по-разному. Все зависит от интеллектуальных способностей и багажа знания мамы. Самый простой способ — наказывать ребенка за любое агрессивное поведение, неважно, на кого агрессия направлена.

Драться ни в коем случае нельзя. Отнимать игрушки — нельзя. Кричать — нельзя.

Грубить маме — нельзя. Повсюду одни сплошные «нельзя».

Что делает среднестатистическая мама, если видит, что ее отпрыск сцепился с чужим отпрыском? Бросается разнимать. Часто с последующими нотациями на тему: «дерутся только плохие мальчики».

Что в такой же ситуации сделает среднестатистический отец? Посмотрит, кто побеждает в драке и вмешается только в том случае, если собственное чадо начнет терпеть поражение. Да и то не факт, что вмешается. Вполне возможно, что дождется, пока сыну слегка накостыляют, а потом начнет читать нотации на тему: «нужно заниматься спортом, чтобы в следующий раз меньше досталось».

Теперь посмотрим на этих отпрысков лет через двадцать. У первого — жесткий внутренний запрет на проявление агрессивности. Его может безнаказанно пинать любой желающий.

И не только мужчина, но и женщина. Все, чем сможет ответить наш миролюбивый отпрыск — слезы и обиды. Он по-другому попросту не умеет.

Не научили. Он знает только: «драться плохо» и «если ты умнее, то ты уступишь». Он и уступает.

Это ведь правильно. Таким образом, запрет на проявление агрессии приводит к тому, что мужчина начинает копировать женскую модель поведения.

У второго нет внутреннего запрета. Он может реагировать адекватно ситуации. Тогда, когда это возможно, он будет договариваться. Но если надо быть более агрессиным, он сумеет отреагировать и жестче. Он более вариативен. Лучше адаптирован. Умеет отстаивать свои интересы.

Некоторые женщины, из числа продвинутых, учитывают тот печальный факт, что эра милосердия наступит еще не скоро. И, в определенном возрасте, чаще всего лет с 10 – 12 начинают учить своего сына быть «настоящим мужчиной».

Используются здесь две стратегии, вместе или по отдельности, неважно. Первая стратегия — проповедование. Мама просто рассказывает сыну, что он обязан быть сильным, чтобы защитить себя и ее, маму, случись чего.

Вторая стратегия — поместить сына в некую искусственную безопасную среду, где его научат быть сильным и смелым. Лучше всего — какой-нибудь мужественный вид спорта.

Самый запущенный случай — дотерпеть до армии, где, предположительно, из любого слабака сделают то, чего матери сделать не удалось, то есть мужчину.

Все эти стратегии не срабатывают. Ведь как было дело? Ребенку годика два. Говорить толком еще не умеет, но гнев испытывает, в первую очередь на мать, потому что она все время под рукой.

Как ему выразить свой гнев? Закричать, ударить, укусить — это все, на что он пока способен. Как обычно реагирует на такое поведение мама? Наказывает. Ведь маму нельзя бить, это же всем понятно.

Уже начинает формироваться запрет на проявление негативных чувств. Агрессия есть, но проявлять вовне ее нельзя, это табу. Куда девать? Если не вовне, то внутрь, выбор небогатый.

Дальше. Ребенок становится старше. Пытается отнять игрушку у другого такого же. Ну или не отдать свою. Опять же пробует пинаться, кусаться, кричит, неумело ругается. Что делает мама? Наказывает. Плюс к ней еще подключается воспитательница, которой не до воспитания, ей бы смену без эксцессов отработать.

Запрет становится мощнее. Быть агрессивным плохо, быть послушным — хорошо. Учитывая то, что основные черты характера формируются где-то к трем-четырем годам, главное дело сделано.

Этот запрет еще будет усугубляться какое-то время. В первом классе воспитательницу сменит учительница. Ей тоже не нужны в классе активные индивидуумы, ей нужны послушные, воспитанные мальчики. Она еще будет ставить в пример девочек, которые ведут себя тихо и ни с кем не дерутся.

Что мы получаем к 12 годам? Мальчишку, у которого сильнейший внутренний запрет на проявление агрессивности. Двенадцать лет ему вдалбливали, что драться нельзя…

…И вдруг (сюрприз!) говорят, что иногда и надо бы. Что ему делать с этим открытием? Внутренний запрет стократ сильнее, чем интеллектуальные познания о мире. Даже если научат его в секции бокса кулаками махать, ему все равно придется каждый раз прикладывать титанические усилия, чтобы агрессивность свою конструктивно проявить.

Он так и останется миролюбивым мужчиной с кастрированной агрессивностью.

Возможен и другой вариант развития — гиперкомпенсация. В этом случае отсутствие «нормальной» агрессивности компенсируется истерическим размахиванием кулаками по поводу и без.

Подведем итоги. Женщина, как существо не очень агрессивное, склонное к сотрудничеству и мирному сосуществованию волей-неволей будет воспитывать мальчика в похожем ключе, подавляя его природную агрессивность, способствуя появлению мощных внутренних запретов на проявление агрессии.

Возникает вопрос. И что же в этом плохого? Ведь здорово, если все мужчины станут добрее, мягче, научаться договариваться друг с другом и навсегда «зароют топор войны». Теоретически, да. Это было бы здорово, хотя мужчинам и пришлось бы стать точными копиями женщин. Ну да за мир во всем мире можно и такую цену заплатить.

Однако есть одна проблема. Никто не может гарантировать участие всего человечества поголовно в этом смелом эксперименте. Всегда в популяции найдется одна особь или целая группа особей, которая захочет попробовать другую стратегию.

Если на сотню феминных, миролюбивых мужчин найдется один способный на драку индивид, он, в конечном счете, подомнет эту сотню под себя. Не потому что он свиреп и любит размахивать кулаками, вовсе нет. А потому, что его поведение более вариативно.

У него всегда будет запасной ход.

Julijana.SU

Мама купила платье, но я не понял, что оно для меня.
— Одевай! Оно твоё и не перечь матери!
— Но мама! Я же не девочка! Я не одену платье!!
— Оденешь! Никуда ты не денешься, я что зря тебе его покупала?!
— Понятия не имею, зачем ты его покупала!
— Ах ты не имеешь понятия! Ну щас я тебе покажу!
-Ай! Не надо!!
Но было поздно и мама уверенно нацепляла на меня через верх это розовое кружевное, девичье платье. Когда оно было одето, я был так поражён этим, что чуть не плакал. Но также я понимал, что это было наказанием за моё непослушание и возможно единственный способ хоть как-то усмирить мой «гадкий характер».
— Поправим рукава.

Так, и передничек тоже. Вот. Теперь будешь послушным мальчиком.
Я был просто в шоке и молча стоял, чуть всхлипывая, когда мама тщательно поправляла все складки на платье.

Она также слегка подправила мои волосы, словно делая их соответствующими платью.
Таким образом до конца дня у меня действительно пропало желание баловаться и вредничать, как я всегда делал. Спал я как обычно в майке и трусах, а платье снял и думал больше его не одену. Как бы не так! Следующим утром, когда я ещё не успел одеть трико и рубашку, мама принесла мне какие-то вещи и сказала что сегодня я буду ходить в них.

Чёрт, это опять была девичья одежда!
— Так, трусики я переодевать тебя не заставляю. Ты просто сейчас оденешь колготки поверх них.
Мама достала из коробки белые тонкие колготки и принялась быстро их закасывать, чтобы без труда натянуть на мои ноги.
Помешать не получилось — только я дернул ногой чтобы не дать надеть их, как получил пощечину и резкий выговор. «Гадкий мальчик! Я заставлю тебя слушаться!».

Колготки были надеты. Они по настоящему девчачьи, поскольку очень тонкие и прозрачные, и это сильно смущало меня.
— Теперь одевай платье и не пытайся больше сопротивляться. Слышишь Олег, это же всё для твоего блага! — успокаивала она меня, когда я сидел весь напыженный, непривычно ощущая ноги.
Это было уже другое платье, — голубого цвета с многочисленными кружевами по краям и пуговочками спереди.

Не хотелось в это верить, но такие затраты на покупку платьев для меня, могли объясняться только серьёзными намерениями наряжать меня в них: Колготки я носил впервые. Мне всё время казалось, что я теперь девочка, и я не мог отогнать эту мысль. Ходить в такой одежде и продолжать оставаться мальчиком было очень сложно, о чём я и признался маме вскоре.

Она объяснила, что это вынужденные меры, которые должны размягчить мой характер и когда она добьётся от меня должного послушания разрешит обходиться без этой одежды.
Следующий день начинался с того же — мама проконтролировала пока я встану и одела меня так же как и вчера. Я уже не сопротивляясь одел всё, что мне полагалось.
Потом мы решили пойти с мамой на прогулку. На улице было лето и сначала я очень волновался по поводу того, что мне придётся одеть на улицу, не заставит же мама меня идти в платье! Так и было — платье мне разрешили снять, а колготки остались, поскольку поверх них одевались штаны.
В колготках под штанами всё равно на протяжении всей прогулки я чувствовал себя сковано и неуверенно.

На обратном пути мы зашли в магазин, в котором мама, в отделе для девочек, не смотря на мои активные попытки её отговорить, выбирала для меня подходящую одежду. Я старался всячески делать вид, чтобы продавщицы не поняли, что мама подбирает платье для меня, но мама потом сама сказала им, что мы выбираем платье для сестры, а примеряем на мне потому как я имею одинаковый с сестрой размер.
Из огромного разнообразия платьев мама по очереди брала каждое и заставляла меня примерить. Некоторые я одевал, некоторые просто прикладывали к туловищу.

В итоге выбрали одно красивое тоненькое летнее платье, даже не смотря на то, что оно было слегка тесноватое. На этом приобретение одежды не закончилось — на очереди были другие части девичьего гардероба. Панталоны и трусики выбирать долго не пришлось — мама взяла самые девичьи, где было больше кружевных украшений.

Колготки тоже купили быстренько — три пары разных цветов -телесные, белые и розовые. А вот при выборе туфелек пришлось повозиться. Я всячески отказывался от тех, что были со шпильками, поскольку считал что не смогу к ним привыкнуть, но мама настаивала на них, говоря что они красивее и что все девочки их носят не жалуясь.

В итоге взяли нечто среднее между моими и мамиными предпочтениями — шпильки не очень большие, а сами туфельки смотрятся очень даже ничего.
К моему ещё большему смятению мама ко всему прочему купила мне куклы. Было конечно очень обидно из-за всего этого, но я понимал, что чем быстрее я стану послушным, тем быстрее освобожусь от всей этой девчачьей жизни.
Когда мы вернулись домой, мама сразу мне велела раздеться полностью до гола. Я не стеснялся быть голым перед мамой, поскольку она всегда меня в таком же виде купала в ванной, и разделся без пререканий, стараясь быть послушным.
— Теперь оденешься полностью как девочка.

Больше никаких мальчишечьих трусов и маек! — строго сказала мама, — выбирай какого цвета колготки хочешь?
— Не знаю. Ну, розовые.
— Розовые так розовые.

— она распаковала упаковку, достала от туда пару тонких розовых колгот и натянула их на ноги, — хорошо. Повернись-ка. та-а-к.

Как раз твой размер! Одевай теперь поверх колготок трусики!
Те самые, только что купленные, с обилием кружевных вышивок трусики, вскоре оказались на мне. Это был ещё один «первый раз», до этого я никогда не одевал девчоночьих трусиков. Было очень непривычно ощущать как плотно они окутывали талию, и как слабо прикрывали ягодицы.

Мама полюбовалась на меня, а затем продолжила наряжать. Я слегка нагнулся, чтобы позволить ей просунуть через верх платье. Через ткань платья просвечивало всё, даже трусики, что сразу вызвало мою негативную реакцию:
— Я не хочу ходить в этом прозрачном платье! Не буду! Пожалуйста мама, давай я одену то голубое, оно мне нравится больше.
— Нет! Ты будешь носить это! Опять начинаешь спорить? Хочешь, чтобы я тебе ещё больше продлила девчоночью жизнь?
— Нет, нет не надо! Я остаюсь в этом!
Вскоре, мама распаковала ещё одну купленную коробку с туфельками.

Я одел их и сразу почувствовал в ступнях неудобство, а когда прошёлся по комнате, то и вовсе с трудом переставлял ноги. Нет, туфли не были тесными, просто я к ним абсолютно не привык. Мама объяснила:
— Все девочки первый раз чувствуют в таких туфельках неудобства, но это быстро проходит, не переживай!
Что ж, хочешь не хочешь а привыкать придётся, вряд ли мама изменит своё решение.
Начались дни моего перевоспитания.

В такой одежде я стал ещё более послушно себя вести, чему мама была бесконечно рада. Я перестал грубить, перечить ей, капризничать, и становился «розовым и пушистым» поскольку мне очень хотелось заслужить её доверие и прекратить носить платья.
Мои редкие просьбы и намеки маму не переубеждали, она была настроена очень строго относительно меня и не позволяла расставаться с одеждой ни на минуту! Я постепенно и сам примерялся, ведь всё было не так уж плохо — платья, колготки, трусики — удобные и красивые вещи, не зря же их девочки носят. Мама всячески стремилась купить мне что-нибудь новое, и это тоже радовало, ведь раньше покупки мне делались редко.

В основном это были платья самых разных расцветок и форм, панталоны и трусики покупали реже, а колготки — по мере того как я разнашивал и рвал старые.
У меня появился свой шкафчик, куда слаживались все девичьи вещи. К концу месяца шкаф был забит практически до отказа и приходилось иногда даже искать нужную вещь из этого большого разнообразия. Правда потом мама навела в нём порядок и велела впредь поддерживать мне его — она разделила каждый вид одежды на отсеки и теперь стало гораздо удобнее.

Например вся куча колготок была на одной полке, а трусиков на другой, и я легко мог выбрать всё что мне хотелось одеть. Да, я стал уже выбирать сам, поначалу конечно меня одевала мама, но потом мне разрешилось делать это самостоятельно.
На дверце шкафа висело большое зеркало перед которым я часто любовался собой. Однажды, когда я уже был довольно послушным и не сильно противился девчоночьей одежде мама сделала для меня новый подарок.

Она купила большой, хороший косметический набор, куда входили помада, кисточки, пудра, ещё какие-то штучки — в общем для девочек самое то. Но я же всё таки не девочка!
Или уже девочка? Я боялся что это зайдёт слишком далеко и поэтому предпринимал очень активные попытки на дать маме накрасить своё лицо.
— Давай быстро свои губы, я уже открыла помаду! Быстрее, а то высохнет!
Я убегал, вырывался, зажимал рот, но всё равно, под сильным давлением со стороны мамы, вскоре сдался.
Она усадила меня перед зеркалом и быстро накрасила губы. Они покрылись сочным красным цветом, распухли и приобрели очень девчачий вид.

Потом мама сделала всё остальное — напудрила щёки и покрасила веки и ресницы, после чего веки стали голубые, а ресницы твёрдые и пышные. Лицо было не узнать — оно стало таким женственным, что казалось принадлежало самой настоящей девочке.
Так и ходил накрашенный по дому. В сочетании с платьем и колготками такое «кукольное личико» мне очень подходило, говорила мама.

Также она говорила, что волосы на голове мне больше не нужно стричь и когда они станут по настоящему длинными (а они уже сейчас не маленькие) она сделает мне очень хорошую причёску с кудрями и косичками.
К следующему утру косметика чуть побледнела и смылась, поэтому мама повторно провела процедуру её нанесения. Причём она оказалась недовольна качеством помады из моей косметички и принесла хорошо проверенную свою, которая очень тяжело смывается.
У неё был немного другой оттенок — бордово-красный и окрашенные в неё губы стали слегка блестящими и гладкими.
Вскоре мне купили уже другую косметичку, дорогую, с качественными аксессуарами и заимствовать у мамы помаду больше не приходилось. Я постепенно начинал сам себе красить губы, поскольку делать это было очень приятно, а мама лишь поправляла и корректировала мои действия, обучая всем правилам этого искусства.
Обучала мама также ещё и тому, как девочки должны себя вести, а именно — правильная походка, манеры поведения, хороший тон, уход за внешним видом и др.

Новые для меня правила казались сначала слишком нелепыми, но потом я стал понимать их необходимость для любой нормальной девочки.
Со временем я больше стал играть с куклами, начал тяготеть к девчоночьим играм. У меня даже была подруга — девочка Аня из нашего подъезда иногда приходила к нам и я играл с ней во всё подряд. Было очень весело, мы делились разными секретами, я показал ей сколько одежды купила мне мама и Аня просто чуть не умерла от зависти.

Мы стояли возле шкафа, и я показывал всё что у меня было, иногда позволяя ей примерять особо понравившееся. Аня сказала, что ей столько платьев не покупают и тонких детских колготок тоже у неё нет. Поэтому я подарил ей две пары колготок и одно платье, конечно предварительно спросив разрешение у мамы.
У Ани в гостях я тоже был.

Её родители видели во мне обычную девочку, которая дружит с Аней и ничего такого не заподазривали. Мы практиковались друг другу заплетать косички, играли в дочки-матери, любили пошкодить, в общем являлись хорошими подругами.
Через месяц меня уже было не отличить от девочки, а через два изменился и голос, и черты характера, и манеры поведения.
Всё мальчишечье из меня вышло, уступив место всему девчачьему. Я стал девочкой, и меня мама даже стала по-другом звать — Таня, вот какое теперь моё имя.

Что ж, мамочке виднее, значит быть девочкой — моя судьба.

Наш сайт рекомендует:

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Мальчик три года вёл блог о макияже. Пока не превратился в популярную женщину-модель

Поклонники американской блогерши смотрят на её детские фотографии и кричат: «Не верим!» За несколько десятков лет внешность модели изменилась настолько, что улыбающийся мальчик со снимков из семейного альбома вызывает больше вопросов, чем мемы с Жаком Фреско.

Теперь уже модель Чарльз Деметри потерял своего отца в автомобильной катастрофе в апреле 2015 года. Прощаясь с ним в последний раз, парень задумался, насколько хрупка и коротка жизнь. Это подтолкнуло его к переосмыслению собственной.

С самого детства Чарльз, выросший в Техасе, любил играть со своими сёстрами: он делал им мейкап, переодевал в красивые вещи. Совсем скоро он понял, что девчачьи штучки нравятся ему куда больше, чем игры в индейцев и футбол после школы.

Маленький Чарльз с мамой

Уже в подростковом возрасте стиль Чарльза стал меняться. Мальчик красил уже не подруг, а самого себя. Гардероб Деметри тоже претерпел изменения — шкаф заполнили приталенные вещи, рассказывают журналисты YouTube-канала Truly, издания о преображении людей.

Чарльз в подростковом возрасте

В то же время Чарльз начал вести свой блог о моде и макияже, но постоянно чувствовал, что в жизни чего-то не хватает. Смерть папы стала спусковым крючком. На его похоронах парень впервые признался себе, что всегда хотел быть женщиной.

В этом Деметри поддержало ЛГБТ+ комьюнити, в которое он влился после переезда в Лос-Анджелес в 18 лет. Следующие несколько лет Чарльз превращается в диву по имени Ле Деми. На операции были потрачены десятки тысяч долларов, но, по мнению бывшего паренька, оно того стоило.

Ле Деми

После перехода Ле Деми стала появляться в реалити-шоу, серьёзней взялась за свой YouTube-канал и начала вести роскошную жизнь. Только одно беспокоило диву: она так и не поговорила о своём переходе с мамой Марло.

Ле Деми называет себя дивой

В этом Ле Деми и помог канал Truly. Редакторы попросили маму и дочь впервые объясниться друг с другом. Результат удивил не только Ле Деми, но и всю съёмочную группу.

Я почувствовала, будто все эти годы, до перехода Ле Деми, меня обманывали. Я всегда мечтала о дочери, а у меня был мальчик, — рассказала в интервью Марло.

В американском штате Невада на конкурсе красоты впервые за всю историю подобных состязания победила трансгендерная девушка. Споры вызвало не только решение судей, но и детские фотографии первой красавицы.

Подруга Ле Деми Никита Драгун удивляет публику не своими старыми снимками, а нынешними. Ведь кадры оскорбляют целую расу, хотя модель всего лишь меняет причёску.

Мальчик, которого растили как девочку. Жестокий гендерный эксперимент Джона Мани

Нередко в биографиях знаменитых ученых находятся неприглядные факты, которые ставят под сомнение все их достижения. Для автора понятия «гендер», сексолога Джона Мани, главным достижением и главным же провалом стал эксперимент с братьями Реймер. Рассказываем трагическую историю близнецов, которые были его подопытными.

Искалеченный мальчик

Канадка Джанет Реймер мечтала о детях. Ее желанию суждено было сбыться: 22 августа 1965 года она стала матерью однояйцевых близнецов Брюса и Брайана. Мальчики родились здоровыми и развивались в пределах нормы до семи месяцев. А потом у братьев обнаружили фимоз — дефект крайней плоти полового члена, который мешает мочеиспусканию.

Реймерам посоветовали решить проблемы с помощью обрезания. Процедура стандартная и не самая сложная, поэтому никто не мог предположить, что что-то пойдет не так.

Врач использовал во время операции электрическую машину для прижигания вместо обычного скальпеля. Но инструмент работал плохо, и в итоге пенис одного из мальчиков, Брюса, оказался искалечен. Брайана так и не прооперировали, и через какое-то время фимоз у него прошел без лечения.

Реймеры не знали, что делать. В 1960-е провести операцию по реконструкции полового члена младенцу было невозможно. Родителям Брюса казалось, что теперь он обречен быть несчастным искалеченным человеком.

Но в какой-то момент Джанет увидела по телевизору дискуссию об операциях по смене пола, в которой участвовал сексолог Джон Мани. На тот момент он считался ведущим исследователем в вопросах гендера (и был автором самого этого термина) и детской сексуальности. Джанет решила обратиться к Мани за помощью.

«Гендерные ворота»

В 1965 году Джон Мани, профессор медицины, основал Клинику гендерной идентичности: его занимали вопросы сексуального поведения, ориентации и гендера. В том числе он занимался и случаями детей-интерсексуалов, обладавших признаками и мужского, и женского пола.

Мани считал, что гендерная идентичность — социальный конструкт, который формируется в психике человека в результате воспитания. Ученый предполагал, что дети остаются «гендерно-нейтральными» примерно до двух лет. Период с 0 до 2 лет он называл «гендерными воротами»: в это время, считал Мани, родители могут повлиять на гендерную идентичность своего ребенка, даже если c его биологическим полом нет никаких вопросов.

Доктор был крайне заинтересован в экспериментах: гендерную теорию нужно было подтверждать

Письмо Джанет Реймер, матери однояйцевых близнецов изначально мужского пола, давало Мани шанс проверить свои предположения. Случай Брюса Реймера мог бы стать наглядным доказательством того, что гендер не относится к врожденным признакам человека. Более того, чистоту эксперимента Мани могла обеспечить «контрольная группа», то есть второй брат, Брайан.

Когда Мани осмотрел младенца, он сделал неутешительный вывод: единственный способ вырастить из Брюса человека, который сможет иметь гетеросексуальные контакты, — воспитывать его как женщину. И для этого надо было буквально сделать его женщиной. Врач предложил свою помощь в хирургической коррекции пола ребенка. Родители Брюса согласились.

Тогда Брюс Реймер перестал существовать — он стал Брендой Реймер. В 1967 году, незадолго до своего второго дня рождения, он пережил кастрацию. Впереди была еще одна операция по формированию влагалища.

Девочка-сорванец, но все-таки девочка

Джон Мани предупредил Реймеров: они ни в коем случае не должны сообщать Бренде или ее брату-близнецу Брайану о проведенных операциях. Реймеров также обязали регулярно посещать доктора, чтобы тот выписывал рецепты на препараты гормональной терапии, которую назначили Бренде. Это было нужно для того, чтобы ее тело стало похожим на тело женщины.

Близнецы ненавидели поездки к доктору Мани. Тот настаивал: чтобы Бренда полностью поняла разницу между мужчиной и женщиной, ей нужно четко демонстрировать эту разницу. Поэтому врач часто беседовал с подопечной о гениталиях, фотографировал ее и брата обнаженными.

Позже близнецы обвинили Мани в том, что он заставлял их вместе позировать в разных сексуализированных позах. По словам самого доктора, это было лишь «репетиционной сексуальной игрой».

Мани и его ученики считали, что все происходящее пойдет на благо Бренде: ей нужно было просто поверить в свою женственность.

Врач заносил данные близнецов в дело «Джона/Джоан» — анонимизированное описание эксперимента, фрагменты которого Мани начал публиковать, когда Бренде исполнилось пять лет.

В 1972 году Мани выпустил книгу «Мужчина и женщина, мальчик и девочка», а через три года, в 1975 году, опубликовал труд «Сексуальные ярлыки: что значит быть мужчиной или женщиной», в которой описал принудительный переход «от Брюса к Бренде» как образец очевидного успеха. Мани, ссылаясь на мать близнецов Джанет, замечал, что Бренда была «намного аккуратнее» Брайана, любила платья и рюши.

Сексолог также добавлял, что Бренда росла более упрямой и сильной, чем брат, — Мани писал, что она «девочка-сорванец, но все-таки девочка».

Помогая феминисткам

Исследование Мани моментально стало популярным, о нем много писали, его обсуждали. Внимание на него обратили радикальные феминистки, которые читали и более ранние работы Мани: гипотеза о том, что гендер не является врожденным, наконец подтвердилась.

Из гендерной теории Мани следовало, что не существует никакой биологической причины, по которой мужчины лучше разбираются в математике или технических науках, чем женщины. По его мнению, воспитание, а не природа, определяет, чувствует человек себя женщиной или мужчиной.

Об успехе ученого писал журнал Time. Эксперимент «Джон/Джоан» попал в учебники по педиатрии, сексологии и психиатрии как доказывающий, что анатомические признаки не определяют судьбу, они лишь повод воспитывать ребенка определенным, заранее сконструированным способом. Работы Мани стимулировали развитие исследований по смене пола.

Впрочем, в 1980 году Мани перестал комментировать дело «Джон/Джоан» и больше не говорил, что эксперимент завершился однозначным успехом.

«Пещерная женщина»

Бренда Реймер росла настоящей «пацанкой»: любила драться, лазить по деревьям и предпочитала улицу игре с куклами. Друзей у нее не было, а Брайан стеснялся сестры и не звал ее играть со своей компанией.

В школе девочку безжалостно дразнили за ее странную одежду, «мужскую» походку и поведение: в туалете Бренда писала стоя. Сама она часто говорила родителям, что чувствует себя мальчиком. Реймеры молчали, помня о наказе доктора Мани ничего не говорить об операции.

Джанет Реймер вспоминала: «Я замечала, что Бренда не чувствовала себя счастливой именно как девочка. Она часто бунтовала, была очень мужественной — у меня вообще не получалось уговорить ее поиграть с куклами. В школе ее называли „пещерной женщиной“».

Постепенно секрет «Джон/Джоан» разрушил семью Реймеров. Отец близнецов, Рон, стал алкоголиком, а мать пыталась покончить жизнь самоубийством. Став подростком, Брайан начал злоупотреблять психоактивными веществами и занялся мелкими кражами, а Бренда становилась все более неуверенной и замкнутой.

В 1980 году, когда близнецам исполнилось 15 лет, Рон повез детей в кафе-мороженое и во всем признался

«Внезапно происходящее обрело смысл, — вспоминал Реймер, — и я понял, кем и чем я был». Дэвид — это имя пришло на смену «Бренде» — попросил близких общаться с ним как с мальчиком. Он снова начал принимать гормональные препараты, но теперь — чтобы восстановить уровень мужских гормонов в организме.